Еще знакомясь с первыми головлевскими рассказами критика сравнивала их с романами Золя, а Иудушку называла русским Тартюфом (это мнение писатель сам опроверг на страницах романа, см. стр. 285 наст. изд.), но трагический исход, к которому привел Салтыков-Щедрин Порфирия Головлева, пробуждение человечности в Иудушке (когда уже ничего не осталось для него, кроме гибели) означали рождение принципиально нового художественного типа в мировой литературе.
Сам писатель подчеркивал жанровые особенности «Господ Головлевых». В то время как Лев Толстой, Тургенев искали опору и утешение в дворянской семье, для Салтыкова-Щедрина дворянство давно уже было исторически «умирающим», а принцип «семейственности» был уже потерявшим силу «призраком» (в чем с ним с горечью солидаризировался автор «Братьев Карамазовых»). «Роман современного человека разрешается на улице, в публичном месте — везде, только не дома; и притом разрешается самым разнообразным, почти непредвиденным образом», — отмечал Салтыков-Щедрин в 1869 году (т. 10, с. 33), объясняя необходимость появления нового, «общественного романа». Впоследствии он скажет: «У нас установилось такое понятие о романе, что он без любовной завязки быть не может; собственно, это идет со времени Бальзака; ранее любовная завязка не составляла необходимого условия романа, например, «Дон-Кихота». Я считаю мои… «Господа Головлевы»… и др. настоящими романами; в них, несмотря даже на то, что они составлены как бы из отдельных рассказов, взяты целые периоды нашей жизни» («М. Е. Салтыков-Щедрин в воспоминаниях современников». М., ГИХЛ, 1957, с. 184).
С первых шагов знакомства с новым романом Салтыкова-Щедрина критика и читатели отмечали необычайную жизненность и типичность головлевского семейства. Для этого были основания не только в художественном таланте писателя, но и в его наблюдениях над реальной жизнью, над жизнью семьи Салтыковых.
Исследователями творчества Салтыкова-Щедрина было отмечено, что натурой для монументального «портрета» Арины Петровны Головлевой во многом послужила мать писателя Ольга Михайловна Салтыкова (см.: С. Макашин. Салтыков-Щедрин на рубеже 1850–1860 годов. Биография. М., «Художественная литература», 1972, с. 83–84 и др.). Одним из первых подметил это И. С. Тургенев: «Фигуры все нарисованы сильно и верно: я уже не говорю о фигуре матери, которая типична — и не в первый раз появляется у Вас — она, очевидно, взята живьем — из действительной жизни, — писал он в уже упоминавшемся письме Салтыкову-Щедрину. — Но особенно хороша фигура спившегося и потерянного балбеса». Существует реальный прообраз «Степки-балбеса» — брат писателя Николай Евграфович, плачевную судьбу которого почти детально воспроизвел Салтыков-Щедрин в «Семейном суде».
В письмах писателя, в воспоминаниях современников, в наблюдениях исследователей немало бесспорных свидетельств, что, создавая Иудушку, Салтыков-Щедрин в большой степени опирался на характерные черты своего брата Дмитрия Евграфовича. В апреле 1873 года Салтыков-Щедрин писал матери в связи с внутрисемейными тяжбами, затеянными братом, что у Дмитрия Евграфовича «одна система: делать мелкие пакости. Ужели, наконец, не противно это лицемерие, эта вечная маска, надевши которую этот человек одною рукою богу молится, а другою делает всякие кляузы?» (из письма от 22 апреля 1873 г.). В августе того же года Дмитрий Евграфович уклонился от делового свидания с братом: «По обыкновению своему Дмитрий Евграфович и тут устроил комедию: прислал мне свои соображения в форме письма к маменьке, с которого выдал ей, для передачи мне, скрепленную им копию. Ну не досадно ли видеть этого празднолюбца, который свои письма (на целом листе) пишет в трех экземплярах?» — замечает Михаил Евграфович в письме к брату Илье от 17 августа.
Друг Салтыкова-Щедрина, известный врач Н. А. Белоголовый, оставил следующее замечание о родных писателя: «Семья была дикая и нравная, отношения между членами ее отличались какой-то зверскою жестокостью, чуждой всяких теплых родственных сторон; об этих отношениях можно отчасти судить по повести «Семейство Головлевых», где Салтыков воспроизвел некоторые типы своих родственников и их взаимную вражду и ссоры, — но только отчасти, потому что, по словам автора, он почерпнул из действительности только типы, в развитии же фабулы рассказа и судьбы действующих лиц допустил много вымысла» («М. Е. Салтыков-Щедрин в воспоминаниях современников», с. 608).
«Господа Головлевы» сразу же сделались одним из самых читаемых произведений Салтыкова-Щедрина и довольно быстро приобрели известность, еще при жизни писателя, не только в России, но и за рубежом: в 1886 году роман переводится на немецкий язык, в 1889 — на французский. В 1916 году роман был переведен в Англии, в 1917 году — в Америке. В последующие годы «Господа Головлевы» были переведены на многие языки мира, появилась обширная литература о романе.
Интересно свидетельство Т. Драйзера о первом знакомстве с романом Салтыкова-Щедрина: «…Я увидел перед собой первоклассное художественное произведение; это была хорошо знакомая автору и правдиво нарисованная картина целой эпохи русской жизни, подобной которой я не встречал ни у одного из известных мне русских писателей. Не скажу, что ее достоинства преуменьшили для меня значение произведений других, но его книга настолько по особому, так живо и действенно изображала русскую семью и все ее окружение, что это заставило меня увидеть в авторе не только выдающегося писателя своего народа, но фигуру мирового значения… Для меня совершенно ясно, почему марксисты и все сторонники социального равенства, борющиеся с классовым угнетением, видят в нем своего единомышленника, на которого они опираются и у которого черпают примеры, укрепляющие их веру и закаляющие ненависть к еще более грубым формам унижения человека и к социальной несправедливости — где бы они ни проявлялись» Письмо Н. Стрельскому от 9 октября 1939 г. — «Вопросы литературы», 1963, № 5, с. 197).